Паломничество в Псково-Печерский монастырь осенью 2014 года.

До той поры, пока я не прочитала книгу архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые», я никогда не слышала о Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре. И хотя до этого я уже что-то читала и слышала о других монастырях, например, об обители в Дивеево или Оптиной Пустыне, и даже собиралась их посетить, именно в Псково-Печерский монастырь мне вдруг захотелось поехать больше всего, что-то душевно близкое, родное почувствовалось мне.

Никогда не бывает, чтобы желание исполнялось сразу, разные обстоятельства мешают, и мои сборы растянулись почти на 1,5 года.

Но, наконец, все устроилось, маршрут был продуман, билеты — прямой и обратный, куплены и в один из первых дней сентября я села в самолет, взявший курс на Москву.

Всё последнее время я действовала под влиянием сильного желания непременно посетить Псково-Печерский монастырь и только, сидя в кресле набирающего высоту самолета и чувствуя глубокий покой от того, что все предотъездные хлопоты остались позади, я неожиданно спросила себя: зачем собственно я еду в монастырь? И, странное дело, у меня не нашлось ответа. Лететь предстояло четыре часа и я решила, что за это время найду ответ. У меня не было желания полюбоваться старинными храмами, не было неразрешимых проблем, с которыми я бы хотела обратиться к монастырским старцам, у меня не было даже четкого плана действий, ничего, кроме желания непременно посетить эту обитель. К концу полета, изрядно покопавшись в себе, я решила, что еду в монастырь, чтобы разобраться в себе. Ничего лучшего я не придумала.

В Москве мне предстояло провести день и поздно вечером поездом выехать в Псков. До отъезда  я успела посетить Сретенский монастырь и при нем книжный магазин «Сретение», где было так много прекрасных книг, что я лишь часа через  два с трудом вытащила себя оттуда.

В ночь я выехала в Псков и утром уже была на месте. Мне оставалось только на автобусе доехать до маленького городка Печоры на границе с Эстонией. Также как и в Томске, автовокзал в Пскове находится рядом с железнодорожным и уже скоро я ехала в Печоры, приближаясь к столь желанной цели моего путешествия.

Я вышла из автобуса на конечной остановке, на центральной площади городка и сразу увидела высокие белые монастырские стены и широкие ворота с иконой над ними и надвратным куполом. Цель моего путешествия  была совсем рядом, до неё оставалось не более ста шагов, но я не могла почему-то сделать их. На меня вдруг напал беспричинный страх, не страх даже, а какая-то странная робость, в общем-то не свойственная мне. Я привыкла считать себя человеком храбрым, даже с некоторой долей авантюризма в характере. Никогда не боялась, например, ездить по разным городам и весям даже и одна. А тут что-то случилось необъяснимое: монастырь был рядом прямо передо мной, а я не могла заставить себя приблизиться к нему.

Чтобы дать себе время, я зашла в кафе и решила пообедать. За обедом я всё пыталась разобраться в своих ощущениях и поняла, что боюсь я того, что монастырь не примет меня. Я ведь собиралась пожить в нем и потрудиться и мне вдруг представилось, что строгий монах качает головой и говорит: «Вы нам не подходите.» Но что же мне было делать? Не поворачивать же обратно. Нужно было испытывать судьбу до конца. Я взяла свой рюкзачок и дорожную сумку и решительно направилась к монастырю.

Я уже знала, что устройством паломников занимается отец Максим. Мне сказали, что он будет через два часа, предложили оставить вещи и осмотреть обитель. Два часа я осматривала монастырь, заходила в храмы, где в это время не было служб, любовалась на красиво разбитые цветники и успела так полюбить его, что мысль о том, что мне придется быстро его покинуть показалась мне невыносимой. Я решила, что буду стоять до конца, что соглашусь на любую работу, даже, если понадобится, мыть туалеты.

В одном из храмов я горячо помолилась святителю Николаю и попросила его помощи. И Святитель помог: выслушав мою просьбу,  отец Максим дал разрешение поселиться в Доме Паломника, прикрепил к трапезной, а насчет трудоустройства велел явиться через три дня.

Дом Паломника находился в получасе езды от монастыря и вез нас туда специальный автобус. Я ехала вместе с паломницей Ольгой, также как и я, только что получившей разрешение у отца Максима на устройство и проживание. Мы познакомились, делились планами и радости нашей (по крайней мере моей) не было предела. Нас поселили в одной большой восьмиместной комнате, в которой кроме нас пока никого не было и объяснили, как пройти в трапезную. Едва мы успели разобрать вещи и умыться с дороги, как наступил час ужина и мы отправились в трапезную.

Не знаю уж почему, может быть из прочитанного, но у меня сложилось впечатление, что монахи очень искусные повара, которые даже в постные дни готовят необыкновенно вкусные блюда по одним им известным рецептам. День же нашего приезда был субботний, не постный, и поэтому мои ожидания были самыми приятными. В трапезной на раздаче нам предложили сваренную на воде кашу, сладкий чай из титана и хлеб. Ещё на столах стояли небольшие чашечки с налитым в них растительным маслом. Это было всё. Мы без особого энтузиазма принялись за еду, а сидящая за нашим столом опытная паломница сказала, что такой ужин здесь каждый день. Я собиралась пожить в монастыре две недели и, значит, в течение полумесяца мне предстояло каждый вечер есть невкусную кашу и пить чай с хлебом? Я почувствовала уныние и предстоящие две недели показались мне очень долгими. Выражение лица Ольги говорило о том, что и она чувствует то же самое. Опытная паломница поспешила приободрить нас и рассказала, что в церковной лавке при Доме Паломника работает маленький буфет, куда ежедневно привозят выпечку, необыкновенно вкусные пирожки и булочки, и всегда можно купить что-то к чаю. Да и вообще, не возбраняется покупать что-нибудь дополнительно в магазине, например, рыбные консервы. И правда, подумали мы и воспряли духом, решив завтра же попробовать вкусные пирожки.

В холле нашего корпуса висело расписание автобусов, которые в определенное время возили паломников в монастырь и обратно. И первый автобус отправлялся ежедневно в 5:30 утра. Мы недоумевали, кто же это так рано едет в монастырь, и решили, что те, вероятно, у кого очень рано начинается рабочий день. Мы же решили на другой день ехать следующим автобусом в 7:00, чтобы как раз успеть на литургию в главном Михайловском соборе монастыря.

Следующие два дня описать не просто, так много новых впечатлений обрушилось на нас: великолепные церковные службы в разных храмах монастыря, чудесное пение на воскресной литургии трех отдельных хоров, их перекличка под высокими сводами величественного собора, знакомство с историей монастыря, с историей «Богом зданных» пещер. Посещение пещерного некрополя, где покоятся многие тысячи почивших монахов и где воздух полон необыкновенной свежести, как будто ты стоишь на высоком речном берегу и дышишь полной грудью. К концу второго дня пребывания мы уже знали немало о монастыре, в который привел нас промысл Божий.

В воскресенье, уставшие от впечатлений и долгих служб, мы ехали в наш Дом, торопясь к ужину и предвкушая чай с пирожками. Но нас ждало разочарование: в буфете нам сказали, что всё уже разобрали. Опять нам пришлось довольствоваться кашей с постным маслом, чаем и хлебом. Чтобы немного скрасить наш ужин, изобретательная Ольга предложила к чаю сделать «пирожное»: тонкий кусок серого хлеба она покропила маслом и слегка посолила. Со сладким чаем это показалось неожиданно вкусным. А со следующего дня мы решили начать подготовку ко причащению, т.к. через три дня ожидался праздник «Усекновения главы Иоанна Предтечи», который мы никак не могли пропустить. Поэтому пирожки пришлось на время отложить.

Чтобы закончить столь волнующую гастрономическую тему, забегая вперед, расскажу, что когда через три дня мы, поговев и тщательно подготовившись, причастились на праздничной литургии и могли уже вкушать любую пищу, мы о них, о пирожках и булочках, почему-то совсем забыли. Радостно-взволнованно обсуждая события дня, мы вечером с аппетитом ели свою неизменную кашу, а наше самодельное «пирожное» показалось  нам особенно вкусным. Правды ради нужно сказать, что спустя несколько дней мы все же вспомнили о пирожках и купили их к чаю. И вот ведь странность – они почему-то показались нам безвкусными. Больше за все дни нашего пребывания в монастыре мы ни разу не покупали никакой еды, довольствуясь тем, что посылал Господь.

Отец Максим велел нам прийти через три дня для нашего трудоустройства, но нас с Ольгой беспокоила такая неопределенность. А вдруг не возьмут? И уже в понедельник мы явились к нему. Отец Максим задумчиво посмотрел на нас и сказал, что мы будем работать у Марии Михайловны в складе солений. Судьба наша была решена. Он сам отвел нас в заготовочную, большую комнату, где на трех газовых плитах высились огромные кастрюли, в которых что-то булькало и кипело, на длинном столе были насыпаны горы огурцов, помидоров, красных перцев, а на стеллажах стояли уже готовые трехлитровые банки с разными вкусностями. Рядом с одной из кастрюль, помешивая в ней большой деревянной веселкой, стояла Мария Михайловна, высокая и статная пожилая женщина, хозяйка всего этого царства, которой отец Максим и передал нас с рук на руки. Так началась наша трудовая жизнь.

Каждый день мы под руководством опытной Марии Михайловны варили, тушили, солили, мариновали и закатывали в 3-х литровые банки огурцы, помидоры, перцы, грибную и кабачковую икру, варенья из слив, абрикосов, вишни и пр.и пр. и пр. Кроме нас с Ольгой в заготовочной работали обычно ещё 2-3 женщины, которые приезжали в монастырь ненадолго, они появлялись, как правило, на один-два дня, мы едва успевали с ними знакомиться. Так, в первый же день познакомились с молодой женщиной Фотинией, которая оказалась опытной паломницей и, пока мы, облачившись в рабочие халаты и подвязавшись в фартуки, чистили вместе кабачки, успела рассказать, что побывала уже во многих монастырях: в Псково-Печерский монастырь приехала из Дивеево, а отсюда хочет ещё заехать на неделю в Оптину Пустынь. Она тоже жила в Доме Паломника и собиралась утром ехать в монастырь самым ранним автобусом в 5:30. Зачем так рано, удивились мы, ведь есть удобный автобус в 7:00. Но Фатиния рассказала нам, что в 6 часов в Успенском пещерном соборе начинается Братский молебен и ранняя литургия, на которых обязательно нужно побывать, иначе можно считать, что не увидел в монастыре самого главного. Конечно вставать в 5 часов не очень хотелось, но как же можно не увидеть самого главного? Ладно, решили мы, один раз можно и попробовать.

На следующее утро мы встали в 5 часов и в 5:30, ёжась от утреннего холода, уже стояли на крыльце, ожидая автобус. Было ещё по ночному темно и прохладно, и мы рады были, что он не заставил себя ждать. Желающих посетить раннюю службу собралось немало и автобус оказался полным. Через 20 минут мы были на месте и от главного входа по широкой мощеной дороге шли к Успенскому собору. На площадь выходил его фасад, красивый и высокий, и казалось, что за ним скрываются такие же внутренние помещения, но внутри собор оказался  небольшим, вырубленным в скале, с узкими переходами и низкими сводами. В нем царил полумрак, грели только свечи. Один его предел был в этот час отгорожен веревочками и мы, столпившись в проходе, видели, как туда один за другим собираются в молчании монахи. Братское пение, захватившее нас: «Се жених грядет в полунощи…» — раздавалось по низкими сводами храма. Звуки проникали в самую глубину души. Хотелось, чтобы пение не кончалось, а все длилось и длилось. Я слушала и смотрела на освещенные свечами сосредоточенные, «нездешние» лица монахов и мне казалось, что ничего прекраснее я раньше не видела и не слышала.

Затем была литургия, по окончании её мы вышли на площадь. Уже рассвело и над монастырем всходило солнце. Мы прошли к живописному источнику, где с молитвой съели по просфоре, выпили святой воды и отправились на работу. В ушах все ещё звучало необыкновенное пение и вспоминалась освещенные свечами лица монахов, серьезные, отрешенные и как-то по особенному красивые. Да.., вставать ежедневно в 5 часов утра удовольствие небольшое, но с того дня мы не пропустили ни одной ранней литургии в Успенском соборе и уже не спрашивали для кого в такую рань приходит автобус. Он приходил для нас. А небольшой пещерный храм с низкими сводами стал для нас самым любимым.

С того дня окончательно установился порядок нашей жизни в монастыре и потекли дня, похожие один на другой. Каждое утро мы вставали в 5 часов, ехали в монастырь в наш любимый храм, внимали братскому пению, от которого неизменно каждый раз перехватывало дыхание, молились на литургии, потом у Живоносного источника съедали по просфоре, пили святую воду и шли трудиться.

С 9-ти часов мы работали до обеда, в после обеда до вечера и так как было самое горячее время заготовок, то рабочий день наш кончался почти всегда в 8 или 9 часов вечера. Кстати сказать, обед в монастырской трапезной мало чем отличался от ужина: к неизменной каше, без которой мы уже не мыслили никакой трапезы, добавлялся ещё постный супчик и самые простые рыбные консервы, что нам уже казалось невероятной роскошью. Из-за того, что работа наша заканчивалась почти всегда поздно, мы зачастую не успевали на вечерние службы и когда жаловались на это отцу-келарю, он неизменно изрекал: «Послушание выше поста и молитвы», на что нам и возразить было нечего. Непосредственно нами руководила Мария Михайловна, замечательная женщина, жительница Печор, уже 20 лет подвязающаяся в монастыре. Она необыкновенно подходила к своей должности заведующей складом солений. Среди огромных бочек этого склада, стеллажей с бесчисленными рядами 3-х литровых банок с солениями, варениями, маринадами, среди огромных кастрюль в заготовочной Мария Михайловна, полная и высокая, не терялась, а напротив возвышалась и царила над всем этим непростым хозяйством.

Непосредственным начальником Марии Михайловны был отец Трофим, келарь монастыря. Мы не сразу познакомились с ним и, слыша, как уважительно отзывается о нем Мария Михайловна, представляли себе пожилого почтенного монаха, строгого и требовательного. Отец Трофим оказался ещё молодым мужчиной лет35-40-ка, высоким, худым, с небольшой черной бородкой. Первый раз, придя в заготовочную, он начал разговор строго и хмурил брови, но, что-то в нем сразу заставило нас усомниться в этой строгости. И точно, скоро мы убедились, что отец Трофим, несмотря на свою требовательность к нашей работе, человек добрый, да ещё и с врожденным чувством юмора, которое невозможно скрыть даже под монашеским клобуком. Заходя в заготовочную и не видя, к примеру, Марию Михайловну, он, как правило, вопрошал: «Где генерал?». На что мы стараясь попасть в тон, отвечали, что генерал отбыл по служебной надобности, в наличии только младшие чины.

Однажды мы все сидели за нашим длинным столом, чистили и мыли болгарские перцы, Мария Михайловна в глубине комнаты устанавливала на стеллаже банки. Отец Трофим вошел и, видно торопясь, стал переговариваться с ней через всю комнату. Он остановился у края стола, где как раз сидела и я. Думая о чем-то своем, я не прислушивалась к их разговору и увидела краем глаза, как рука отца Трофима потянулась к тазу с чистыми кусочками перца. Он взял один кусочек и я, совершенно машинально, все также думая о своем, проследила взглядом за его рукой и увидела, как он сунул в рот кусочек и начал жевать. Наши глаза встретились и тут он, с серьезным лицом очень выразительно подмигнул мне – молчи, мол, никому не говори, что видела. На секунду я опешила, а в следующий момент мы оба от души рассмеялись. Я даже уронила голову на стол, таким комичным показался мне этот эпизод. Остальные в недоумении уставились на нас, не понимая, что нас так рассмешило. Казалось, что отец Трофим очень прост и доступен к любому разговору. Ольга как-то узнала немного о его прошлой жизни и, сама будучи медиком, однажды решилась спросить его – правда ли, что  раньше он был врачом и работал в Москве на скорой помощи. Отец Трофим как-то сразу замкнулся и ушёл от разговора. Сказал только, что все это было «давно и неправда», а мы почувствовали неловкость. Из-за того, что работа наша кончалась поздно мы не только пропускали вечерне службы, но часто и последний автобус и шли по темным улицам пешком до Дома Паломника. Узнав об этом, отец Трофим стал выдавать нам деньги на такси и организовал для нас поздние ужины в трапезной.

Такими были наши дни, отличались от них только воскресенья, когда мы могли после литургии и обеда всласть поспать, почитать и вообще передохнуть.

Ещё в Томске я распланировала свою поездку таким образом: две недели я живу в монастыре, а третью в Санкт-Петербурге у троюродной сестры, с которой мы давно не виделись. Все билеты, прямые и обратные, были куплены заранее. Когда дни проходят по одному заведенному порядку и похожи один на другой, время бежит очень быстро. И вот стал приближаться уже последний день моего пребывания в Псково-Печерском монастыре. И тут я почувствовала, как не хочется мне уезжать. Меня вовсе не манил Санкт-Петербург и даже встреча с сестрой не казалась такой уж желанной. Но я все же не решилась сдать билеты и огорчить сестру отказом и, в последний раз причастившись на Празднике Рождества Пресвятой Богородицы, 22 сентября покинула монастырь, чувствуя каким родным и близким он стал для меня за это короткое время.

И вот уже прошло более чем полгода. Свет, который осиял меня в монастыре, и посей день со мной. Это то, чего, как говорят, нельзя отнять. Вспоминается многое: великолепные торжественные службы в величественном Михайловском соборе в дни праздников, по случаю приезда делегации из Нижнего Новгорода во главе с митрополитом, ангельские голоса детского хора  под высоким сводами, таинственный полумрак пещер, просвеченный сентябрьским солнцем архиерейский сад с яблонями и вишнями, усыпанными плодами. Как самое дорогое сердцу – Успенский собор, освещенный свечами, и незабываемое братское пение.

Но чаще всего почему-то вспоминаются два момента.

Вот обычное утро нашего трудового дня. Оно начинается с того, что мы приносим в больших корзинах из склада пустые 3-х литровые банки, которые к вечеру будут заполнены. Я иду через площадь от склада к заготовочной, таща корзину, с 5-ю или 6-ю банками, на мне белый застиранный рабочий халат, подпоясанный фартуком. По площади небольшими группами прохаживаются приезжие паломники, те, которые обычно приезжают на день или два и торопятся за этот краткий срок увидеть и узнать как можно больше. Две женщины и мужчина обращаются ко мне: «Скажите, пожалуйста, где здесь братский корпус?». Я показываю. «А Успенский собор?» «Вот он, как раз перед вами». (Мне ли не знать где находится Успенский собор!) Одна женщина наклоняется ко мне и, понизив голос, спрашивает конфиденциально: «А где здесь?..» «Ах, это.. Вам нужно пройти вон в ту арку и там в глубине двора…» В этот  момент я понимаю, что для них я – здешняя, местная, они принимают меня за сторожила этих мест и мое сердце наполняется радостью. Как же хорошо, думаю я, продолжая свой путь, что я не приехала в монастырь  только на два дня, чтобы лишь на короткое время прикоснуться к его святыням, что осталась здесь, вошла в жизнь обители, узнала и почувствовала её изнутри, познакомилась с людьми, с которыми иначе не познакомилась бы никогда. За короткое время я сроднилась, сжилась с монастырем, он стал моим, а я в данный момент, вся и без остатка принадлежу ему. Это ли не радость!

А второй момент…

Опять утро, только ещё более раннее. Мы только что вышли из автобуса и по мощеной дороге идем к Успенскому собору. Ещё по-ночному совсем темно и прохладно, мы ёжимся от утреннего холода, торопясь поскорее укрыться в теплом полумраке храма. Но путь не очень близкий, вот перед нами открывается площадь и освещенный фасад собора, а над ним в темном небе мерцающие звезды, большие и яркие. Особенно одна из них. Каждый раз, выходя на площадь, я взглядом отыскиваю её. Вот она, как всегда, стоит над самым куполом собора и кажется ярче и крупнее других. Она как живая словно «дышит» и чуть шевелит лучами. Невольно вспоминается та, другая звезда, которая два тысячелетия назад указала спасительный путь человечеству. И кажется, между той звездой и этой, сияющей над куполом собора, есть нерушимая таинственная связь. Звезда, как и прежде, указывает нам единственно верный и спасительный путь. Путь к Богу.

P.S. Казалось бы, я рассказала все, что хотелось, но есть ещё один момент, о котором хочется рассказать. Уже здесь в Томске, описывая свои впечатления в разговоре с одним из братьев, я сказала, что если бы была возможность, я бы с радостью поселилась в Печорах поближе к монастырю. Он возразил мне, что по его мнению надо жить там, где судил Бог, что и здесь можно принести много пользы и многое приобрести для души. «Конечно, я понимаю,- сказал он, — там очень красиво: сад, цветники и прочее…» «Нет, не поэтому!» — горячо возразила я. «Ну наверное потому, что там повсюду благодать…» «Нет, нет и не поэтому», — опять сказала я. Здесь наш разговор прервали, иначе он бы неизбежно спросил:  «Так почему же?» А у меня в тот момент не было ответа на этот вопрос.

Я стала думать и вот какое сравнение пришло мне на ум. Во время войны для каждой пары рук находилось дело в тылу, каждый трудился для фронта, для Победы. Но почему-то многие стремились на передовую, на самую линию огня. Многие оставляли бронь и уезжали на фронт. Мы живем в мире, где добро и зло борются непрерывно, хотя эта брань невидима для глаз и неслышна для ушей. И там в монастыре ощутимо чувствуется близкое присутствие этой невидимой линии огня, там передний край, там фронт борьбы со злом. И, как и во время войны, этот фронт многих зовет и притягивает к себе.

Провожая меня в монастырь, моя сестра, человек крещеный, но не воцерковленный и неискушенный в делах церкви, сказала мне: «Ты не очень там поддавайся на агитацию, а то тебя быстро постригут в монахини.» Я рассмеялась и сказала, что уж в мужском-то монастыре меня точно не постригут.

Однажды в очередной раз слушая братское пение в Успенском соборе и глядя на удивительные, отрешенные лица поющих, я почувствовала, что мне хотелось бы быть монахом. Смейтесь , если хотите, но не смиренной монахиней, а именно монахом, таким вот строгим, неподкупным, беззаветным воином Христовым.

Господи, помоги Свято-Успенскому Псково-Печерском монастырю и всей его братии!

Сестра патронажной службы Татьяна Семеновна Урусова.

****

24 июля 2017 года нашей дорогой Татьяны Семеновны с нами не стало.