Жизнь по евангельскому времени.

Какой он наш Святой? Как о нес свой христианский Крест? Каким он был для своих близких? Эти и многие другие вопросы еще более всплывают во дни его памяти. Вот и совсем недавно мы снова и снова погружались в историю его Жизни, его Служения, его Подвига — 18 марта день обретения святых мощей святителя Луки (Войно-Ясенецкого), во время богослужения читались воспоминания его внучатой племянницы Майи Дмитриевны Прозоровской.

В 2016 году мы молитвенно отмечали 55-летие со дня преставления святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Этот год объединял сразу несколько юбилей­ных дат, связанных с архиепископом Симферо­польским и Крымским Лукой (Войно-Ясенецким): 95 лет со дня священнической хиротонии, 70 лет с начала служения в Крымской епархии, 55 лет со дня кончины (11 июня) и 20 лет со дня обретения его нетленных мощей. Последние пятнадцать лет своей жизни владыка прожил в Симферополе на Госпитальной улице, дом 1 (ныне — улица Курчатова) с родной племянни­цей Верой Прозоровской и ее дочерью Майей. Каким владыка запомнился своих близким, рассказывает Майя Дмитриевна Прозоровская «Журналу Московской Патриархии» (№ 6 за 2016 год).

Шнурки для ботинок

—     Майя Дмитриевна, какое у вас самое яркое впечатление осталось о святителе Луке?

—     Владыка пригласил нас с мамой в Крым в 1946 году, после его перево­да с Тамбовской кафедры. Когда мы приехали к нему под вечер, он стоял у письменного стола, а за его спиной было окно, и его освящали лучи заходящего солнца… Такой красивый, высокий, статный, с белоснежными волосами и легкой кружевной боро­дой. Сколько уже лет прошло с того момента, но эта встреча до сих пор остается самым ярким впечатлением.

На многих фотографиях святи­тель Лука выглядит строгим, даже суровым, поэтому сложился стерео­тип, что таким он был и в жизни. Да, наверное ,в отношении к своим обязанностям, в своем главном слу­жении так и было. Но в моей памя­ти осталась картинка, когда на даче в Алуште он сидит на веранде, увитой виноградом, в белом подряснике — весь светлый, благостный. Вот та­ким он и был для нас. Незабываемое впечатление оставили в памяти и его службы в храме. Запомнилось, что он очень любил цветы. И не пышные букеты, а анютины глазки, ландыши, незабудки. Говорил мне: «Марусень­ка (имя Майя не признавал), посмо­три: цветы — это же Божьи создания. Какая тонкость, какая красота в них». И мне так греет душу, что возле му­зея святителя в Троицком монастыре посажены скромные цветы, которые как будто специально для него так красиво цветут. Он с большой теп­лотой и нежностью относился к детям. У нас есть книга, подаренная моему сыну, где святитель написал: «Правнуку моему Володе, пока еще Чижику».

—     В каких условиях жил владыка, когда вы приехали к нему с мамой?

—     На втором этаже дома на Госпи­тальной (ныне ул. Курчатова), где он жил, было четыре квартиры с общим коридором. Одна — владыки, осталь­ные занимали еще три семьи, кухня одна на всех (как в студенческих об­щежитиях) . Во дворе — колонка с во­дой и туалет. В баню он ходил пешком (когда мы приехали, ему было 69 лет). В квартире владыки было две комна­ты: большая комната около 25 ме­тров — приемная, кабинет и столо­вая. И спальня, где узенькая железная черная кровать с черной пластиной в изголовье, фанерные шкаф и тум­бочка, в углу умывальник, куда нуж­но было наливать воду. Рядом с его квартирой было две маленьких комнатки-подсобки, в которых мы с ма­мой и спали. Всю эту скудость жизни и отсутствие удобств чуть больших, чем минимальные, мы наблюдали ежедневно. Он следовал принципам, которые излагал в своих проповедях, говоря о воспитании детей: «Вы дол­жны приучать их к тихому и трудово­му домашнему житию». Он аскет был самый настоящий. Стена ледяная на северную сторону, потом уже купили ковер и закрыли ее. У него ноги сты­ли, и ему из Тамбова прислали теплые ботинки, они в музее сейчас. Но сам он не мерз, дома всегда был в легком подряснике, в первые годы в Алуште летом купался. Его совершенно не занимал собственный быт. Никогда за 15 лет не заказывал себе еду: что мама приготовит, то и ел. Ходил в ста­рой растрескавшейся обуви, в рясе, которую всё время чинила мама, а он наставлял: «Латай, латай, бедных еще много!» Помню, рассказывал, что, ко­гда его в очередной ссылке большой начальник, которого он вылечил, спросил, в чем он нуждается и чем его можно отблагодарить, владыка отве­тил: «Да мне бы шнурки для ботинок».

Мама взяла на себя обустройство быта владыки. Шаг за шагом, с боль­шим трудом провела владыке водо­провод, канализацию, поставила ван­ну, колонку на дровах. И плиту в его квартире, чтобы готовить не на общей кухне. И как святитель посвятил всю свою жизнь Богу, так и мама посвяти­ла 16 лет своей жизни служению вла­дыке, была предана ему до последнего. В молодости она была очень красивая, да и потом на нее все обращали вни­мание, энергична и любознательна. Но интересы дяди всегда были для нее на первом месте. Узнает, что в театре новый спектакль, теребит меня: «Да­вай пойдем!» Идем. Посидим одно действие — слышу: «Майечка, давай домой, а вдруг дядечке что-нибудь на­до?» Поднимаемся и уходим с сеанса.

Читайте также:  В России учредили две новые государственные награды — орден Пирогова и медаль Луки Крымского

—Что еще вам довелось пере­жить кроме трудных бытовых ус­ловий?

—     Страшный голод в 1946-м. Мама вспоминала, что у нас за неделю ухо­дила четвертинка постного масла. Мы по благословению владыки в кухонь­ке каждый день в огромной зеленой кастрюле варили кашу (скорей всего, ячменную, самую дешевую) и заправ­ляли ее постным маслом. А с утра за дверью на лестнице уже сидели со своими плошками голодные старики и дети. Но этого было мало. Владыка просил нас еще сходить в район Петровская балка, самый нищий тогда, и найти голодных стариков и детей, пригласить к нам домой поесть. И са­ми мы ели ту же кашу. Про то, что часть сталинской премии он отдал детям-сиротам, известно. Каждый день посылал десятки переводов по всей стране, помогал тем, с кем сводила его судьба, кто просил о помощи. Потом где-то через год ему как архиепископу определили паек. И тогда уже полег­че жить нам стало. В это время — это 1946-1947 годы — гонения на рели­гию ослабли ненадолго. Почему я это знаю? Я за этим пайком сама ходила. Однажды, когда пришла, назвала имя: «Архиепископ Лука». Мне раздатчица и заявила: «Ох, поповна пришла, на- прикрепляли тут всяких!» Я со слезами пришла к дяде и рассказала об этом. Так думаете, он смолчал? Написал ку­да-то, и эту женщину уволили.

Он за своих близких всегда ре­шительно и твердо заступался, хотя в обычной жизни — очень мягкий че­ловек. Был в курсе жизни всех своих детей, внуков, правнуков: кто когда родился, крестился, в каких условиях живет, где работает. Следил за судьбой каждого и старался помочь. Помню, меня не приняли в пединститут: ска­зали, что не добрала баллы, хотя по всем предметам получила хорошие оценки. От одной преподавательницы мы тогда же узнали, что причина иная: я «родственница попа». Дядя два раза писал письмо Сталину, и два раза пришел один и тот же ответ: «Принять». И только после второго письма они ме­ня скрепя сердце зачислили. Это уже был октябрь, я месяц учебы пропусти­ла, но закончила с красным дипломом.

По всей строгости

—     Вы приводите все эти случаи восстановления справедливости, и складывается ощущение какого-то идеального советского правления — грозного, но справедливого.

—     Как говорит одна моя знакомая: «Как Бог упредит, так и будет». Но ес­ли вы откроете сборник архивных до­кументов, изданных под названием «Разработку Луки продолжаем»1, то узнаете, что против святителя Луки органами госбезопасности и уполно­моченными велась активная работа: из числа верующих и духовенства вербовались агенты, был завербован даже личный шофер святителя, соби­рался компрометирующий материал на духовенство, между священниками намеренно поддерживались конфлик­ты, велась активная работа по закры­тию храмов и удушению приходской жизни. Среди духовенства склады­вались группировки недовольных строгостью архипастыря. В одном из своих отчетов в МГБ уполномоченный писал: «Мы, в интересах нашего обще­го дела, заинтересованы не тушить эту развернувшуюся сейчас серьезную борьбу группировок в церкви, а все­мерно способствовать ее росту и по­казывать верующим истинное лицо церкви, и в частности кафедрального собора как ведущей церкви, возглав­ляемой непосредственно архиеписко­пом Лукой»1.

Святитель очень строго относил­ся к церковному Уставу и правилам, мог возмущаться, был очень требова­тельным к подчиненным, был строг, если кто скрывал, что он священник, укорачивал бороду или стеснялся облачения. Говорил: «Доколе это будет продолжаться?» В годы, когда даже те, кто принадлежал к Церкви, по воз­можности старались скрывать этот факт, опасаясь гонений, владыка Лу­ка как будто не замечал таких обстоя­тельств — он всегда жил по евангель­скому времени. Он очень радовался, когда после войны стали открываться храмы. Свои обязанности выполнял неукоснительно и ревностно, служил каждую субботу и воскресенье, не говоря уже о праздниках.

Гонения рикошетом били и по нам. Меня едва не уволил из школы, где я преподавала английский язык. Фор­мально — из-за небольшого количе­ства часов, а на самом деле хлопотами уполномоченного по делам религий Гуськова, который позвонил дирек­тору и сказал: «Нечего поповскую родственницу у вас в школе держать». Моего мужа — он был инженер-гео- дезист — тогда же по «звонку сверху» понизили в должности. Но я собра­лась с духом, пришла к этому Гуськову исказала: «Что вы имеете против меня и против моего мужа, чем мы вам не угодили?» И в итоге добилась, чтобы и мужа восстановили, и меня оста­вили работать в этой школе, но нер­вы они нам потрепали. Еще пример. За несколько месяцев до кончины святителя из ЖЭК (жилищно-эксплуа- тационной конторы. — Прим. ред.) пришло предписание с требованием срочно освободить квартиру, потому что она кому-то для чего-то вдруг по­надобилась. И мы с мамой метались по Симферополю в поисках нового жилья. Тогда это настоящая пробле­ма была, многие квартиры были пе­ренаселены. Но святитель так и умер в этой квартире.

—     Как архиепископ Лука реагиро­вал на такое отношение к нему со стороны советской власти?

—     Никогда не слышала от него, чтобы он осуждал советский строй или жаловался, что его посадили. Да­же не знаю почему, ведь он столько претерпел от них. О его мытарствах я узнала, когда в Алуште на даче святитель диктовал свои мемуары, опубликованные затем в книге «Я по­любил страдания». Секретарь записы­вала, а мы с мамой, затаив дыхание, украдкой смахивая слезы, слушали о его скитаниях по ссылкам и тюрь­мам, о пытках. Рассказывал, как его ставили на сутки в деревянный ящик, в котором можно было только стоять. А когда он терял сознание, обливали ледяной водой и вели на очередной допрос, требуя отказа от веры, при­знания, что он немецкий шпион. Но говорил об этом совершенно спокой­но, словно речь шла о ком-то другом.

Читайте также:  Отрочество и юность свт.Луки. Рисовальная школа. Обещанное продолжение рассказа о жизни святого.

И когда он уже полностью потерял зрение (это случилось в 1956 году, левый глаз от перенесенных пыток перестал видеть еще до войны), я ни разу не слышала, чтобы он высказал недовольство или кого-то осуждал. Жалел только, что из-за заключения в тюрьмах и ссылках не сумел помочь многим больным.

А тот общеизвестный факт, что, когда началась война, он из ссылки в Красноярском крае (из Большой Мурты, в 120 км к северу от Красно­ярска. — Прим. ред.) написал прави­тельству просьбу прервать ссылку и направить его в госпиталь или на фронт. Меня поразило, что он просил не освободить его, а именно «прервать ссылку», и после войны он обещал от­быть «наказание». Он был умный, муд­рый человек, предвидевший дальней­ший ход событий. Когда он приехал в Красноярск, ссыльный, несчастный, так мало того, что он по пять-шесть операций в день делал, так он еще и курсы организовал для врачей по лечению операций на гнойных суста­вах у раненых (перед самой войной святитель подготовил второе издание «Очерков гнойной хирургии». — Ред.).

Человек-глыба

—     Каким было архиерейское слу­жение святителя?

—     Святитель Лука регулярно совер­шал поездки по епархии. Время было послевоенное, по Крыму с его разби­тыми дорогами добраться до дальних деревень был нелегко, но владыка хо­тел, чтобы архиерея видели не только в Симферополе. На стене у нас дома висела карта Крыма и крестами были отмечены приходы. Их было сначала много. И самым большим его горем было уменьшение числа крестов. Ко­гда стали закрывать храмы, он страш­но расстраивался и переживал. За­крытие каждой церкви было для него как конец света. Особенно сильно это началось в хрущевское время. Иконы, книги, предметы церковной утвари из закрывшихся храмов свозили в сохра­нившиеся, в канцелярию в его доме. Бывало, говорит: «Опять всю ночь не спал из-за неприятностей с уполномо­ченным».

А здоровье его всё слабело. Даже когда наступила полная слепота, вла­дыка продолжал служить. Иподиакон говорил, что, находясь при архиепи­скопе, он всё время испытывал страх, что святитель вот-вот упадет, а он не успеет его подхватить. Наиболее впе­чатляло, как владыка вел службу. Для его возраста и состояния здоровья это была огромная нагрузка. Не один час простоять на ногах в тяжелом облаче­нии! А летом в жару? Бывало, рубаш­ка вся мокрая, хоть выжимай. Под снятыми бинтами на ногах — глубо­кие рубцы, черные голени с блеском. Только вера в Господа давала силы выстоять. В конце службы, когда у мо­лодых и здоровых силы на исходе, свя­титель еще произносил проповедь, да с таким выражением, подъемом духа, что заражал этим духовным энтузи­азмом всю церковь. Она всегда была до отказа наполнена, особенно когда ожидали проповедь.

—     Как строился обычный день вла­дыки?

Его рабочий день начинался в 8 ча­сов — именно рабочий. То есть до того он уже встал, совершил туалет, поза­втракал. В 8 утра он всегда шел в со­бор, независимо от погоды и времени года. Сначала пешком, потом появи­лась машина. Вернувшись, завтракал, в течение часа молился у аналоя. По­том работал с документами, занимал­ся епархиальными делами, просма­тривал корреспонденцию. Он всегда был в курсе всех событий обществен­ной жизни, в том числе за рубежом. В два часа обед, час отдыха. На дверях квартиры святителя висела табличка «Прием больных. С 16 до 17. Каждый день, кроме субботы и воскресенья. Для всех бесплатно». Это была его добровольная миссия, как курсы об­учения врачей в Красноярске. Хотя он мог бы этот час отдохнуть или посвя­тить чему-то другому.

После приема больных опять за стол — читал письма. Первое время много работал над третьим издани­ем своих «Очерков». Просто прийти и поговорить с ним было невозможно. У него каждая минута была на счету. При этом дядя всегда был устремлен вглубь себя. В памяти осталось, как он идет после службы по длинному коридору — с посохом, молчаливый, очень величественный. Никогда лиш­них слов и действий.

Перед ужином он готовился к но­вой проповеди на следующий день. Часто нас приглашал послушать, и так я с мамой оказалась «первослушатель­ницей» его проповедей. В 10 вечера молитва перед сном и отбой.

—Сколько больных он принимал вдень?

—Запись больных вела мама, точно сказать не могу, но люди шли постоянно. Он вел прием до послед­них дней. Однажды к нему пришли студенты мединститута — молодой человек с женой. Врачи поставили ей диагноз — рак молочной железы — и на следующий день назначили опе­рацию. Дядя посмотрел и сказал, что операция не нужна. Они оба окон­чили институт, он стал главврачом в одном из алуштинских санаториев, она — лаборанткой там же. Родила двух сыновей. Другой пример — моя подруга, которая с детства страдала от болезни щитовидной железы. Ей владыка сказал после осмотра: «Иди, деточка, и забудь про щитовидку, не соглашайся ни на какую операцию». Сейчас ей 84 года, мы с ней ходим в храм, она и думать забыла про свою щитовидку. То ли он был такой пре­красный диагност, то ли у него был скрытый дар исцелять людей.

Читайте также:  Как встречали Рождество в доме святителя Луки

—     Откуда в нем была такая фи­зическая сила? Перенести все изде­вательства, полуголодную жизнь, нищету, ссылки за Полярным кругом и при этом сохранить такую рабо­тоспособность?

—И при этом дожить до 84 лет! Я ду­маю, так проявилась его вера. Он пол­ностью полагался в своей жизни на Бо­га. И его талант рисовальщика помогал ему иллюстрировать «Очерки». Он же в тюрьме и ссылке их писал, весь свой опыт держал в памяти. В одной из книг я прочла слова владыки, где он благода­рит начальника тюрьмы за то, что тот разрешил дописывать по ночам эту книгу у него в кабинете.

Это был человек-глыба. А мы жили рядом с ним и ничего этого не понима­ли. Он просто был для нас «дядечка».

Он воспитывал нас всех (кроме нас с мамой приезжали и подолгу жи­ли и другие родственники святителя с детьми) своим примером. Видя его иногда по нескольку часов в сутки, в самое разное время, я удивлялась его постоянной сосредоточенности. Трудно вспомнить моменты внутрен­него отдыха, не говоря уже о расслаб­ленности или вялости. Постоянная одухотворенность — от напряженной сосредоточенности до возвышенной вдохновенности. Хотя нет, всё же бы­ли и моменты отдыха: одно время на прогулках святитель начал нам рас­сказывать просто и понятно Священ­ное Писание.

Мы росли в доме, где ежеднев­но читалось Священное Писание. Настольная Библия, которая лежала у него на столе, была книгой номер один. Он вообще не убирал ее со стола.

—     Владыка как-то изменился, ко­гда ослеп?

—     Нет, остался таким же, каким и был. Только теперь он не сам читал и писал, а ему читала или записы­вала под диктовку его секретарь — Евгения Павловна Лейкфельд. Она появилась в жизни владыки в 1946 или 1947 году. Жила в Севастополе, была под оккупацией, отсидела срок за немецкую фамилию. Когда вышла на волю, стала преподавать немецкий и французский языки в Морском тех­никуме в Севастополе. Отец Евгении Павловны был профессором словесно­сти, она объездила с родителями весь мир, а после их смерти осталась од­на, семьи у нее не было. Однажды мы с мамой увидели ее в соборе в Симфе­рополе: эта скромная маленькая жен­щина что-то писала, слушая пропо­ведь. Евгения Павловна стала правой рукой владыки, была очень собранная и деловая. Проповеди его писала без стенографии, какой-то своей «тайно­писью».

Она нашла машинистку, которая приходила по ночам, забирала эти проповеди, печатала их на папирос­ной бумаге и по ночам же их и при­носила. За это можно было получить срок, как за распространение религи­озной литературы. С нее и начались эти крымские проповеди. И когда владыка приходил из церкви, она проводила вместе с ним весь день: читала ему, что он просил, писала под диктовку. Она была очень верующая и с благоговением относилась к вла­дыке. Не помню ее уставшей и раздра­женной. Владыка так и говорил, что благодаря «моему секретарю и пле­мяннице я почти не ощущаю своей слепоты». Евгения Павловна стала членом нашей семьи. После смерти владыки она осиротела, мы с мамой ее поддерживали до самой смерти.

—     Были у святителя Луки ка- кие-то еще интересы, кроме служе­ния и заботы о других людях?

—     Святитель интересовался музы­кой, литературой, живописью. Очень хорошо разбирался в музыке, радо­вался, когда в гости к нему приходи­ли музыканты и устраивали концерты (соседей со временем отселили). Он хорошо разбирался во многих вопро­сах, связанных с искусством. Иногда просил, чтобы я читала ему вслух классические произведения, при этом комментировал события и характеры персонажей. Но считал, что нужно читать только те книги, которые учат нравственности, и на кумира своей молодости Льва Николаевича Толсто­го был очень сердит за его антихрис­тианские писания.

—     Какие слова владыки вам больше всего запомнились?

—     На дни рождения он делал нам всем небольшие подарки — дарил свои фотографии или книги с подпи­сями. Для меня это были бесценные подарки. На книге Глеба Успенского «Нравы Растеряевой улицы» он напи­сал: «Внучке моей Марусе в 21-й год рождения. Читай, милая Маруся, об этих бедных людях, стоящих на низ­кой ступени человеческого досто­инства, и жалей их. А сама стремись к тому высокому достоинству, к ко­торому призывает нас Христос ве­ликим словом: “Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный”». Чистотой, кротостью и любовью да сияет твое сердце перед людьми. Архиепископ Лука. 7 мая 1951 года».

Алексей Реутский, редактор «Журнала Московской Патриархии». Автор благодарит Майю Тум (внуч­ку Майи Дмитриевны Прозоровской), за помощь в подготовке материала.

ПРИМЕЧАНИЕ

1 «Разработку Луки продолжаем… »:
Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) и Крымская епархия. 1946-1961: Сб. документов / Сост. прот. Николай Доненко, С.Б. Филимонов.
М.: Изд-во Сретенского мон., 2011.
(Серия «Подвижники благочестия XX века»). (//sluzhenie.tomsk.ru/texts/RazrabLuki.pdf)****
 
Источник: «Журнал Московской патриархии» № 6 июнь 2016 года.
 

***

***** Примечание редакции сайта sluzhenie.tomsk.ru: Дорогие друзья! Эта ссылка на наш сайт напечатана непосредственно в журнале! Вот это чудо нашего дорогого святителя Луки!

Запись опубликована в рубрике Святитель Лука. Прямая ссылка

Оставить комментарий

You must be logged in to post a comment.

  • Дорогие друзья! Поддержите проекты «Дома сестринского ухода»!

  • Рубрики

  • Архивы